— Ну, теперь жди беды, — объявил всем Шарн-Мес.

— Почему это? — удивилась Айфа.

Он сообщил ей и остальным дурную весть:

— Ревуны потребовали избирательного права.

Огромная черная птица по спирали спускалась туда, где пировали ее соплеменники. Стервятники процветали, как никогда, по всему Североафриканскому побережью. Пиршество продолжалось уже четыре месяца, а съестные припасы все не иссякали.

— Ка-арр! — проговорила вновь прибывшая и злобно нахохлилась, когда соседка и не подумала отодвинуться, чтобы дать ей место на скелете дельфина. — Ка-а-а-аррр! — повторила она и захлопала крыльями.

Это была большая птица, чуть не вдвое превосходившая остальных; в глазах ее блестело безумие.

Стая с неохотой отлетела в сторону и оставила гостью пировать в одиночестве.

— Едут! Едут! — крикнул козопас Калистро и помчался вдоль каньона в Скрытых Ручьях, забыв о своем стаде. — Сестра Амери, и вождь, и все остальные!

Люди высыпали из хижин и взволнованно перекликались. Длинная кавалькада уже показалась на окраине деревни.

Старик Каваи услыхал крики и высунул голову из двери крытого розовой черепицей дома мадам Гудериан под сенью сосен. Увидев кавалькаду, он присвистнул сквозь зубы.

— Они!

Маленькая кошка выпрыгнула из ящика под столом и чуть не сшибла его с ног, когда он подошел к столу за ножом.

— Мне ж еще цветов надо нарвать! — Он строго погрозил пальцем кошке.

— А ты смотри, вылижи хорошенько своих котят, чтоб они нас не опозорили!

Завешенная марлей дверь захлопнулась. Бормоча что-то себе под нос, старик нарезал охапку пышных июньских роз и поспешил по тропинке, роняя розовые и алые лепестки.

ЭПИЛОГ

Вспомнив случай из детства, молодой рамапитек вернулся к озеру Исполинских Птиц.

Тропа, протоптанная большими существами более года назад, не заросла, так как лето выдалось засушливое и глубокое озеро было благословением для жаждущих. Однако рамапитека привела сюда не жажда.

Он медленно подполз к берегу. Вот она, птица! Он скрючился под ней и удивился: почему она кажется меньше? И дырки в животе нету, и подъемника тоже. Но это она, его птица! Память о ней навечно застряла у него в голове. Мать тогда напустилась на него, выхватила, зашвырнула драгоценную, блеснувшую на солнце игрушку далеко в чащу.

Вот сюда, в заросли можжевельника. Он пошарил мохнатой коричневой лапой в колючих ветках. Поскреби высохшую землю. Хорошенько взрыхли, перерой все.

Лапа нащупала что-то гладкое и твердое. С великой осторожностью рамапитек вытащил его. Точно такой, каким сохранился в памяти. Щелкнула застежка, половинки раздвоились, и на этот раз штука пришлась ему впору: теперь голова уже не выскользнет. Никто больше не отнимет у него радость.

Он поднялся и пошел по тропинке к лесу, где его ждала робкая подруга. Солнце стало ярче, запах кустов и трав острее, щебетание птиц отчетливее. Все вокруг преобразилось. Это одновременно возбуждало, радовало и немного пугало его.

«Я иду! Я уже здесь!»

Он подпрыгнул от счастья, и меньшие братья врассыпную бросились с тропы, давая ему дорогу.

ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

В настоящей саге изображен древний ландшафт Европы в эпоху так называемой мио-плиоценовой регрессии, когда Средиземное море до появления Гибралтарского пролива было крайне мелководным. Время образования пролива точно не установлено, но, скорее всего, это произошло около пяти с половиной миллионов лет назад от настоящего момента; я же округлила до шести миллионов. В эпоху плиоцена Средиземноморский бассейн получал воду Атлантики по двум каналам, которые несколько раз открывались и закрывались: Бетскому каналу на юге Испании и каналу Риф, проходившему через Северный Марокко, Алжир и Тунис. Прорыв на Гибралтаре произошел после того, как оба канала закупорились. С открытием Гибралтарских ворот Средиземное море, судя по всему, заполнилось весьма стремительно; за сто лет после катаклизма приток из Атлантики наверняка наводнил Пустое море, затопив древнюю долину Роны до самого Лиона, а начавшаяся тектоническая адаптация, без сомнения, не только привела почвы Средиземноморья к их нынешней топографии бездн и мелей, но и вызвала глубокие изменения в геологической структуре Апеннинского полуострова, Сицилии и других нестабильных регионов.

Единственным событием, отдаленно соотносимым с заполнением Средиземноморья, было Большое наводнение Миссулы, произошедшее во время плейстоценового Ледникового периода на западе Северной Америки. Стоячие воды Кордильерского ледника в Скалистых горах устремились на запад и столкнулись с Оканоганским ледником, что перекрывал вход в долину Клар-Форк возле современного озера Пенд-Орей в Северном Айдахо. В результате образовалось ледниковое озеро Миссула, один из обширнейших источников пресной воды, когда-либо имевшихся в западной части континента. Глубина его в отдельных местах достигала тысячи футов. Выйдя из берегов, озеро наводнило долины Западной Монтаны, пока естественная плотина из камня и льда не рухнула. Около 500 кубических миль воды просочилось из озера всего за две недели, очистило вашингтонский ландшафт, известный под названием Разветвленной Помойки, и через Колумбийское ущелье перетекло в Тихий океан. Гидравлический каптаж ущелья поднял приливные воды на высоту около четырехсот футов над уровнем моря в регионе, прилегающем к Портленду (Орегон). Наводнение, видимо, не раз повторялось. Сравнивая наводнение Миссулы с заполнением Средиземного моря, хочу напомнить, что Средиземноморский бассейн теперь содержит один миллион кубомиль воды, а в эпоху раннего плиоцена он, по предположениям, был гораздо мельче.

Начерченная мной карта Пустого моря носит чисто гипотетический характер, особенно в отношении дельты Южной лагуны, Большого Гнилого болота и районов, ныне известных как Альборанское море и Алжирский бассейн. Однако анализ некоторых остаточных вулканических пород, найденных в Кабо-де-Гата, на мысе Труа-Фурш, в Марокко и, естественно, на самом острове Альборан, придает моей вулканической плотине по крайней мере отдаленную достоверность.

В «Саге об изгнанниках» я воспроизвела понтийскую флору и фауну периода Средиземноморского наводнения. Я старалась быть точной в описании климата, географии, растительности и животного мира упомянутой эпохи, но геологи и палеонтологи наверняка заметят кое-какие подтасовки, допущенные ради чистой развлекательности, и, надеюсь, простят мне их. Рамапитеки — эти загадочные, очаровательные человекоподобные — помещены в понтийский период благодаря челюсти, описанной в 1972 году фон Кенигсвальдом, которой он дал название Graecopithecus freybergi.

По поводу структуры, названной Рис (или Рискессель), имеются расхождения: одно направление науки считает ее астроблемой, другое относит ее происхождение за счет скрытной вулканической деятельности, извлекшей на поверхность метеоритоподобные минералы. Аргументы в пользу последней точки зрения суммированы Дж.Макколом в «Метеоритах и их происхождении» (Нью-Йорк, Уайли, 1973). Более драматичная гипотеза весьма изящно обосновывается Э.Пройссом в статье «Рис и теория метеоритов» (Штутгарт, «Достижения минералогии», 1964. 41; 271-312). Маккол, видимо, не принял во внимание данные Пройсса в своем более позднем обзоре.